Впрочем, тогда не получилось бы и сказки, которую пережили Ивушкин и Луша. Единственный друг Валька, который старше на два года и очень умный, укатил в Артек. Что-то Ивушкину с самого начала не нравилось в.
Потом заметила, что с ним что-то происходит. И я не могу разобраться. И только всем было недосуг прислушаться, а может, просто все в это заранее не верили. И она нас научит, как сделать, чтобы меня тоже взяли в город.
Просто они думали, что он спит, а он проснулся. Филипп — это он и есть, Ивушкин. Его зовут Филиппом в честь дедушки. Только он привык, что он — Ивушкин.
Так его звали и в яслях, и в детском саду. Это когда они жили в городе. Но вот уже два года, как семья агронома Ивана Филипповича Ивушкина перебралась в деревню. Два года, два прекраснейших года, они прожили в этом славном доме. В нем есть большие сени и лесенка оттуда — на чердак, токмакова счастливо ивушкин, где пахнет сухими листьями и теплой крышей, где лежит старый угольный утюг, который умеет превращаться в пароход, где кем-то оставлены черные, прокопченные крынки.
Внутри крынок темно и таинственно, и кажется, кто-то там на дне шебуршит, и дышит, и живет. И еще в этом доме есть русская печь, в которой разжигается настоящий домашний костер. Костер горит живым огнем, а потом превращается в красные угли. По ним бегают синие огоньки, а после они куда-то исчезают, и угли накрываются пушистым серым одеялом, гаснут и ложатся спать.
Главное-то все-таки не это! Вот про Лушу-то и пошел дальше разговор, который не должен был слышать Ивушкин, но услышал, вроде как бы подслушал, хотя подслушивать некрасиво и стыдно, но если человек проснулся утром, то в чем же тут его вина?
Папа Иван Филиппович написал в деревне какую-то диссертацию. И вот теперь почему-то из-за всей этой бумаги папа больше не будет работать в деревне Высоково, и они не будут больше жить в этом замечательном доме, всеми пятью окошками — на тихую речку Меру, на луг, покрытый красной смолкой, и колокольчиками, и ромашками, и дремой.
В городе им дают трехкомнатную квартиру, а папа будет работать в НИИ. Ивушкин пока еще не очень понял, что это. Самое ужасное, что во всех этих трехкомнатных квартирах люди почему-то не держат лошадей. И вот теперь… Теперь от него что-то скрывают, что-то плохое обязательно случится с Лушей. От этого непонятного, чем-то смертельно угрожающего слова у Ивушкина внутри что-то заболело, как умеет болеть зуб.
Шепот за стеной прекратился. В комнату вошла мама с таким лицом, точно завтра Первое мая или Новый год. Он был уже большой, осенью — в школу. Он понимал, что если зареветь, завопить, заскандалить, все равно ничего не получится. Он решил подождать, подумать хорошенько. Я пошла в Родово, в магазин: Ивашкин видел в окно, как папа сел рядом с шофером Кирюшей и укатил.
Поешь, посуду сполосни и подмети, ладно, Филюшка? Видно, мама была занята своими радостными мыслями, раз она не обратила внимания на то, что ее всегда ясный и ласковый мальчик хмур и чем-то озабочен.
Взрослые люди иногда впадают в страшное волнение по пустякам, а бывает, проходят мимо вещей важных и серьезных. Как бы там ни было, мама, взяв сумку, маленький кошелечек в виде кошачьей головы и повязав от солнца косынку в синий горошек, легко сбежала с крыльца и направилась в соседнюю деревню Родово, где был магазин. Он глядел на окно, на отставший уголок пожелтевшей марлюшки. Марлю трепал ветер в том месте, где откнопилась кнопка. Ее прикрепили весной — от комаров. А сейчас комаров нету.
Ивушкин отогнал эту ненужную мысль. На комоде тикал будильник. Гнал время, гнал время, дуралей! А время, наоборот, надо бы остановить, чтоб можно было хорошенько во всем разобраться! Списанные, значит, негодные, ненужные, ничьи. Луша умница, труженица, добрая, такая рассудительная, такая, такая… да, любимая, ну и что? Ивушкин ее любил, потому что Луша его друг и прямо так и заявляет ему об. Умела Луша говорить, умела!
И только всем было недосуг прислушаться, а может, просто все в это заранее не верили. А уж раз не веришь, так разве услышишь? Еще неизвестно, что из этого получится. Единственный друг Валька, который старше на два года и очень умный, укатил в Артек. Это ведь она сказала: Что они уезжают в этот проклятый город, он знает. Куда, куда они собираются ее девать? Ивушкин поспешил во двор. Луша скосила на Ивушкина большой лиловый глаз, передернула серой в светлых пятнышках шкурой, махнула хвостом, спросила, позабыв поздороваться:.
Луша сразу посерьезнела, погрустнела. Она так привязалась к Ивушкиным. Любила возить Ивана Филипповича в поле, пастись тихонько у обочины, пока он распекал младшего агронома и бригадира, а уж как она любила Ивушкина!
Ивушкин был легкий, почти невесомый! Они вместе неслись через луг и влетали в Меру, там, где пологий бережок и маленькая золотистая песчаная отмель. Мера взрывалась брызгами, в каждой капельке отражались сразу и луговые цветы, и солнышко, и прибрежные ракитовые кусты, от этого капельки речной воды делались разноцветными, и на душе у обоих становилось весело, легко и разноцветно.
Ивушкин усаживался на скамеечку, и они с Лушей беседовали…. А что же теперь получается? Не вязалось, не верилось.
Но Ивушкин объяснил все складно, и выходило все. Ах, не надо было Ивушкину просыпаться и слушать разговор! Тогда бы не получилось столько разных тревог. Впрочем, тогда не получилось бы и сказки, которую пережили Ивушкин и Луша. А у кого в детстве не бывает сказки, тот вырастает сухим, колючим человеком, и люди об него ушибаются, как о лежащий на дороге камень, и укалываются, как о лист осота. Забегая вперед, я вам скажу: Ивушкин вырастет хорошим человеком.
Может быть, и оттого, что в детстве у него была Луша и с ними обоими случилась сказка. Ивушкин не ревел только потому, что ревой он не. Внутри у него все плакало и всхлипывало по-девчачьи. Он молчал, бессмысленно уставившись взглядом в пол. По полу полз муравей, пытаясь утащить соломину в четыре его собственных роста. Куда он ее волок? Правильно — неправильно, для Ивушкина в тот момент это никакого значения не имело.
Он не хотел — впрочем, что я! Больше ни одна мысль не помещалась у Ивушкина в голове. А уж правильно ли он поступает и даже как ему здорово за это влетит, он не думал, не думал он и о том, как мама будет тревожиться, когда, вернувшись, не обнаружит его дома. Забыл, а впрочем, должно быть, никогда толком и не знал, как обмирает мамино сердце, когда она теряет из виду своего ребенка, как волнуется папа, когда сын бродит неизвестно.
Хотя, может, и меньше, чем мама, потому что чувствует, что сын — мужчина, что просто так, ни с того ни с сего, не пропадет. Ивушкин когда-нибудь сообразит, что заставлять волноваться других людей не годится. Он узнает, что это называется эгоизмом.
Все поймет и постарается так не поступать. Но это будет. А пока что в тот день, первого августа, когда будильник с электрической батарейкой внутри показывает без четверти двенадцать и тихонечко тикает и тикает, Ивушкин окончательно принимает решение. В Худяках народу на улице мало. Им попались навстречу только две старые-престарые бабушки да совсем маленький мальчонка. Этим решительно не было никакого дела до того, куда Ивушкин ведет среди дня старую Лушу.
Может, в Угольки на кузню, может, в Синий лес за волнушками…. Пыль на дороге пахла тепло и уютно. В ней аккуратно отпечатывались Лушины копыта и кеды Ивушкина. Над головами проносились деревенские ласточки, которые по дурной привычке всегда выбирают самое неподходящее место для игры в догонялки и ни на кого не обращают внимания. Вот и Синий лес. Они за лето бывали здесь уже сто. Тут они любят входить в лес — возле старой липы. Луша чуть-чуть пригнулась, и они сразу оказались в прохладе и тишине.
Все здесь было как обычно. Рядом с обгорелым осиновым пнем лежал вот уже второе лето и ржавел неизвестно кем и зачем принесенный обруч от бочки. Посреди обруча цвел лютик, и цвел колокольчик, и рос кустик земляники. Один листок сделался по-осеннему красным и вроде бы светился, точно под ним горела маленькая лампочка. Пропел свою всегдашнюю песенку зяблик. Слетела на землю еловая шишка.
Как всегда, всюду синели полянки, сплошь покрытые вероникой. Она цвела здесь все лето. Трусишь ты, что ли? Сейчас не про это надо думать, а про то, где нам спрятаться, где укрыться, чтоб не нашли.
Листики травы шевельнулись у самых Лушиных копыт. Из травы выпутался еж. Вроде бы еж как еж, может, немного больше обычного ежа. Но разговаривал, несомненно. Луша оправилась от этой неожиданности раньше Ивушкина и начала беседовать с Вихрением, как со старым знакомым. И если вы оба постоите спокойно и послушаете, вам все станет ясно, потому что лица у вас довольно смышленые и вселяют надежду, что вы не совсем уж тупицы.
Только сначала я должен удостовериться, правильно ли я вас понял. Правда, что у вас возникла надобность укрыться, так сказать, найти укромное прибежище, чтоб вас и не видно, и не слышно было и все прочее в этом же роде?
Оно из вашего леса не. Вас оттуда никто не заметит и не найдет. Потому что там времени. Там неизвестно — долго или недолго, нельзя определить. Ивушкину стало не по. Как же так — уйти куда-то и сделаться невидимым, вроде быть и вроде бы даже и нет! А как же мама с папой, и Валька, и вообще — все остальное? Рыжая белка перепрыгнула с ветки на ветку. Зяблик снова пропел свою короткую песенку. Несколько раз по сухой березе стукнул дятел. С дальних лугов залетел в лес запах сена.
Осинка начала перебирать листиками. Снова шлепнулась на землю шишка. Вам не надо было укрываться и прятаться Я не был вам нужен. Вот я и пришел. Сейчас я произнесу необходимые слова.
Перед вами появятся двери. Как только створки распахнутся, сразу же идите за. И в самом деле, маленький зеленый пригорочек вдруг стал расти, расти, и в нем обозначились двери, и обе их половинки распахнулись настежь, и все двинулись в таком порядке: Как только они вошли, двери за ними захлопнулись исчезли, пригорок снова уменьшился до своих обычных размеров. На поляне в Синем лесу не осталось ни души. Только пролетела белая бабочка капустница. Где-то далеко-далеко пропищал чейто транзистор.
Было ровно двенадцать часов. Воцарилась непривычная, очень неподвижная тишина. Вихрений очень понравился Ивушкину. Ему казалось, что Вихрений хоть и покрытый колючками еж, а совсем-совсем добрый, и умный, и надежный какой-то. Ивушкин и Луша стали оглядываться по сторонам. Кругом было зелено от листьев, пестро от цветов; сразу стало ясно, что страна эта лесная. Вокруг росли высоченные деревья с толстыми красноватыми стволами, под деревьями была густая трава, токмакова счастливо ивушкин, тоже необычайно высокая, токмакова счастливо ивушкин, мягкая, ласковая.
В ней что-то шелестело, шептало, непрерывно двигалось. Небо было бледно-голубое, каким оно бывало у них в Высокове на рассвете. По небу иногда пробегали небольшие чистенькие облачка. Странность была в том, что на небе одновременно находились солнце, и луна, и звезды.
Как же это так? Время тут не идет. Нет ни дня, ни ночи. Нет часов, будильников, ходиков…. Не успел Вихрений это проговорить, как послышалось совершенно отчетливое тиканье: Вы явились оттуда, где идет время, где есть минуты и секунды. Тиканье слышится от. Просто по этому тиканью все будут узнавать, что вы нездешние, только и. Не топтаться же здесь до самой ночи…. Значит, пока вы здесь, тебя увезти не могут. Тебя все равно что и нету. Увезти того, кого нету. Значит, пока все в порядке. Она обо всех заботится.
Вихроний, ну пойдем, пожалуйста. Птица Гагана очень опасна. А сестре Летнице — в особенности. Потому что сестра Летница одного на свете только и не может — не может оборониться против ее неукротимого зла. И поэтому к сестре Летнице непросто дойти, и найти ее нелегко. Она там, где ее не может найти птица Гагана. Я вам подскажу начало пути. Другие вам тоже помогут. Если мне удастся найти кого-нибудь, кто меня ненадолго заменит, я нагоню. Только вряд ли — все здесь заняты своим делом.
Но вы не бойтесь. Я вам сейчас расскажу, как идти. Ивушкин, ты меня не слушаешь? Ивушкин действительно его не слушал. Он прислушивался к шепоту и шелесту деревьев, потому что в этом шелесте различил слова:. Мальчика зовут Ивушкин, а лошадь зовут Луша, и они друзья и ни за что не хотят расставаться. Просто они еще не знают, как сказать, чтобы людям было понятно. Ведь вот наши-то научились. Вдоль нее растет гусиный лук, видите?
Идите прямо, никуда не сворачивайте, а как дойдете до старой ивы с дуплом, так у нее и спросите, куда вам дальше идти. И они двинулись по тропинке, с двух сторон поросшей не таким, как в Высокове, а крупным-крупным, с большими цветами гусиным луком. И когда они уже совсем почти скрылись из виду, крикнул вдогонку: Они шли и шли прямо и прямо по тропе.
Деревья продолжали шептать, шелестеть, что-то вспоминать, что-то друг другу рассказывать. А Ивушкин гнался за бабочкой необычайной величины и красоты — она была золотисто-голубая и точно отливала перламутром.
Она то вспархивала к вершинам деревьев, то пряталась в густой траве. Ивушкину так хотелось ее поймать и рассмотреть хорошенько!
Но бабочка никак не давалась. Вот она замерла на нижней ветке дерева, похожего на липу, он подскочил, схватил и осторожно разжал ладони, но в них ничего не оказалось. Он с удивлением посмотрел на свои руки и тут же услышал тоненький смешок.
Никого не было видно, но смешок повторился: Ивушкину показалось, что смех доносится откуда-то снизу, из-под ног. Так оно и было! Ивушкин вертел головой и не видел ни тропинки, ни Луши. Он метнулся вправо, потом влево. Кинулся в сторону, вернулся. Кусты ломались, трещали, всхлипывали. Кто-то двигался к нему через кусты. Ивушкин закрыл глаза, а когда открыл, увидел, что перед ним стоит Луша. Я думала, что ты уж пропал.
Какой же ты легкомысленный, Ивушкин! Луша, потеряв его из виду, растревожилась. И теперь только, найдя Ивушкина невредимым, постепенно успокаивалась. Она подошла к нему, тепло и влажно подышала в ухо.
Нам же надо дойти до дуплистой ивы. Смотри хорошенько, чтобы нам ее не прозевать. Но не тут-то было! Сколько ни искали Ивушкин с Лушей за кустами и кустиками, деревцами и деревьями, тропа не находилась. Не было никаких сомнений: Луша остановилась и задумалась. А Ивушкину вдруг сделалось тоскливо и одиноко, хотя Луша была тут, рядом с.
Что же это была за тоска? Даже не то чтобы он осознал, как он виноват перед папой и мамой. Даже не то чтобы он почувствовал, что хочет домой, или что хочет есть, или еще что-нибудь. Просто как будто оборвались какие-то ниточки, которые его ко всему привычному и своему привязывали, и он оказался один, совершенно.
Только не падай духом! Сейчас мы отыщем тропинку, и все еще образуется. Она каким-то образом совершенно потерялась. У Ивушкина в голове от поисков и кружения по лесу стал образовываться легкий туман. Она уговорила Ивушкина сесть верхом и пошла наугад, прямо через лес, раздвигая грудью кусты и подлесок. Шли они, как им казалось, уже довольно долго. Но как определить точно, если в той стране ни минуты, ни часы не проходят совсем? Не темнело, не светало.
Высоченные деревья тянулись вверх, к спокойному блеклому небу, были деревья и пониже. Попадались кусты в цвету. Но вот постепенно лес начал редеть, и они вышли на обширную поляну. На поляне стоял маленький, аккуратный домик вроде игрушечного кубика с треугольной крышей, с резным крыльцом и квадратными окошками. Стены и крыша были одинаково зелеными, потому что были сплошь выложены мхом. От этого домик выглядел забавным, мягеньким, теплым, точно меховым. Перед домом на траве стояли корыта, тазы, деревянные ушаты и шайки.
Они были наполнены водой, и в них что-то мокло Чуть поодаль горел небольшой костер, и над костром в стиральном баке что-то кипело. Она собралась с духом и крикнула: Но и ему никто не. Кипевший на костре бак выпустил струйку пара. Вдруг послышались шаги, шорох веток, чей-то вздох, и на поляну вышел енот. Он нес на плечах коромысло. На коромысле висело два ведра. В ведрах было что-то белое. Видимо, он вернулся с речки или ручья, прополоскав там это белое, отстиранное.
Простыни не простыни, чехлы не чехлы, неизвестно что, в общем, какое-то, по-видимому, белье. Он тяжело опустил ведра на траву, поднял с земли веревку, скатанную в клубок, стал ее натягивать между двумя толстенными стволами. При этом он без конца вздыхал и бормотал про себя:. Бедный Нотя, бедный старый Нотя. Стирке никогда не будет конца, никогда не будет конца…. Он стал развешивать стирку на веревке, зажимая прищепками, чтобы не унес ветер.
Белое в ведрах не было простынями, потому что было не простынной, а неизвестно какой, самой разнообразной формы: Развесив все, енот еще раз тяжело вздохнул и направился к баку. При его приближении крышка сама поднялась, и он стал мешать кипящее белье чисто обструганной палочкой.
Хоть бы кто-нибудь помнил, кто-нибудь бы жалел старого Нотю! Енот продолжал заниматься своим делом, как будто их вовсе рядом с ним и не. Видно было, что енот расстроился необычайно. Личико его сморщилось в тоскующую, обиженную гримаску, на глубоко спрятанных глазах навернулись слезы.
У нас дома так тикает время. А ведь сказанное слово никуда не девается. Сказано — значит, оно уже. Хорошие слова, немножко подержавшись возле земли, улетают на звезды и там превращаются в прекрасные цветы. Звезды радуются и начинают светить еще ярче. Это они так возвращают радость на землю. И тогда всем делается хорошо. Вы не думайте, что звезды просто так светят, от нечего делать. Чем больше чистого звездного света, тем лучше живется всему живому — людям, зверям, птицам, деревьям, кустам.
Поэтому чем больше хороших, добрых, красивых слов говорится, тем радостнее. Да мало ли еще почему? Ведь не тебе же все плохие слова достаются! И расплываются на них уродливыми грязными кляксами. Если не успеешь выстирать, такой безобразный, грязный дождь на землю польется — ужас! И отпускаю обратно на небо. Хоть бы люди поняли наконец, что плохое слово не просто так — брякнул, и до свидания. Это каждый раз — грязное пятно на чистом облаке, а бедному Ноте — работа, работа, работа.
Идите по той дороге, которая начинается прямо за моим домом. Идите себе идите. На развилке увидите куст жимолости. Это очень воспитанный куст, который никогда не говорит плохих слов. Скажите, мол, Нотя велел кланяться и просил показать вам, как дальше идти к сестре Летнице. Сухая песчаная дорога начиналась действительно сразу же за домиком енота. Дорога была широкая, с зелеными островками посередине. На островках росли маленькие деревца-дети.
Они ничего не рассказывали, не повторяли для памяти, а только мурлыкали какие-то детские припевочки. Впрочем, они стали уже привыкать к тому, что деревья все время говорят что-то свое, поэтому шли не останавливаясь и не особенно прислушиваясь, а стараясь, главное, не пропустить развилку дорог, где им должен был встретиться на пути вежливый и воспитанный куст цветущей жимолости и рассказать, куда двигаться.
Сейчас дойдем до куста, и он нам скажет, как нам дальше идти к сестре Летнице. Теперь им показалось, что справа, в кустах, кто-то, тихонько всхлипывая, плачет. Нет, вовсе это не деревья шумят! С кем-то стряслась беда! То ли им почудилось, то ли было на самом деле: Луша шла первой, глядя под ноги, предупреждая Ивушкина, когда попадалась ямка или рытвинка, чтобы он не упал и не ушибся.
Голос того, кто плакал, становился ближе — значит, они двигались в правильном направлении. Кусты кончились, начался ельник. Ели были огромные, и лапы их с темной длинной хвоей доходили до самой земли. Возле большой ели кто-то лежал. Она лежала и не двигалась. Заметив Лушу и Ивушкина, подняла голову. Они увидели, как из ее глаз медленно, одна за другой, катятся слезы. Ах, вот оно что! Это наше время, к тебе оно не относится.
Может, мы сможем помочь. Она жила вместе со своим лосенком в домике на еловой опушке. Он никуда от нее не отходил и любил слушать сказки. Да, между прочим, звали лосенка Люсик.
Луша с ее обстоятельностью хотела было спросить, сколько ему лет, большой он или маленький, но не спросила. Каких же лет, если тут нет времени? Должно быть, лосенок так и оставался лосенком всегда и никогда не делался большим лосем… Она в этих рассуждениях запуталась и не сказала вслух вообще.
Лосиха тем временем продолжала рассказывать, как ни с того ни с сего пришло в голову Люсику, что он не маленький, а взрослый и сильный лось. И стал он убегать от своей мамы Светлины. А последний раз и вовсе не вернулся. Не дождавшись своего лосенка в домике на еловой опушке, растревоженная Светлина отправилась на поиски. У нее уже и сомнений не осталось, что придется набраться сил и отваги и двигаться в страшные места, где обитает птица Гагана, потому что иначе куда бы мог потеряться маленький Люсик?
Кроме злобной птицы, его никто не мог обидеть. И вот двинулась она к бездонному оврагу. Попала передней ногой в расщелившееся дерево, упала и сломала ногу. Дерево говорит, что предупреждало ее, что в стволе у него расщелина, но Светлина шла, глубоко погрузившись в свою тревогу, и предупреждения не услышала. Бык Буян, своенравный и взбалмошный, както отбившись от стада, зачем-то помчался к забору, которым был огорожен домик правления, и попал передней ногой между штакетинами.
Буян рухнул на землю и ревел, как пароход! А что же было потом-то? Но легко было командовать. Во-первых, неизвестно, как из чего делать лубки, досок никаких рядом не было, а деревья тут были говорящие и совсем как люди. Как же ты от них будешь ветки отламывать?
А потом бинтовать-то чем? Но все оказалось достижимым. Дерево с расщелиной само сбросило несколько крепких веток. Правда, с бинтами дело обстояло хуже. Пришлось Ивушкину снять рубашку, скинуть маечку и с великим трудом изорвать ее на бинты. Майка была новенькая, трикотаж хорошего качества, он никак не хотел рваться.
Вот если б ножницы! Но ножниц, естественно, неоткуда было взять. Луша помогала, придерживала палочки, Ивушкин бинтовал. Повязка получилась ничего себе, вполне грамотная, Иван Карлович наверняка бы Ивушкина похвалил.
Ивушкин понял ее и без слов. Тому, кто боится, мост не показывается, и тогда овраг перейти. А за оврагом ведь еще через темное поле надо пройти.
Над ним нет ни луны, ни солнца. И значит, мост мы увидим. А с темным полем как быть? Фонарей там, уж наверное, нету? Лучше скажи, как нам в темноте дорогу искать? Тогда и дорогу будет. А если нет, тогда недобрые болотные огоньки, слуги Гаганы, завлекут вас в трясину. Луша и Ивушкин переглянулись. Значит, им придется пока оставить свои поиски и отложить встречу с сестрой Летницей!
Ну, ничего не поделаешь: И значит, надо в этой беде помогать и о своей пока что не думать. От большого красного мухомора сверните влево, а там отсчитайте три моховые кочки. И если не раздумаете, то как раз и окажетесь возле оврага. А если не решитесь, тогда вы к нему не выйдете. И они двинулись по тому пути, который указала Светлина.
Решимость их по дороге, конечно, нисколько не ослабла, и вскоре они оказались на краю глубоченного оврага. Был ли он на самом деле бездонным? Да похоже на то, кто его там знает. По склону росли кусты. Ветки их были усеяны мелкими колючками и мелкими желтенькими цветочками, которые издавали неприятный запах. Они стали внимательно приглядываться. Никакого моста решительно нигде не было. С противоположной стороны скатился небольшой камешек и полетел, точно в пропасть.
Смотреть на это было жутко. Что ж это такое? Неужели они так и не наберутся храбрости? Не увидят таинственный мост, о котором говорила Светлина?
Не найдут попавшего в беду лосенка Люсика? Все это им в конце концов удалось. Совсем даже не. Потому что дальше было. Потому что в этот раз ему было страшно. Ты видела, как камешек полетел? Ты на меня садись. Я вот только немножечко постою, вспомню, как я рядышком с мамой на сладком лугу жеребеночком паслась, а потом разбегусь да вместе с тобой и прыгну. Я перепрыгну, ты не бойся. Кто именно, трудно было определить. Он походил на человека, но был расплывчат, воздушен, прозрачен, то опускался на траву, то покачивался в воздухе.
Нет, мы обязательно подружимся. Я — прохладный ветерок. А Развигор — это мое имя. Я обожаю новых людей, новых зверей, новых друзей, новые впечатления.
Вы мне очень нравитесь. К тому же вы так странно, так обаятельно, так необычно тикаете. Вы оттуда, где есть время? У меня самое что ни на есть гостевое настроение. И я вас приглашаю к себе в гости. Что-то Ивушкину с самого начала не нравилось в. А Луше, напротив, он казался очень милым и приятным. Может, ты знаешь, как его быстрей найти? Только сначала ко. В скромный мой домик. Ивовые кусты были посажены большим квадратом, ивы были живые, ветки были покрыты душистыми зелеными листьями.
Ветки, переплетаясь, образовывали стены с дверными и оконными проемами, в которых поблескивали голубые прозрачные стекла. Дом был веселый, красивый, в него хотелось войти. Как только Развигор и оба его гостя приблизились, листья на стенах приветливо зашелестели: Двери сами собой распахнулись, и Развигор не то вошел, не то влетел в них, указывая дорогу.
Он замешкался у порога. Его не пускало внутрь какое-то неприятное чувство. Но Луше так понравился шелестящий домик и его любезный хозяин, что она и слушать ничего не стала. И куда только подавалась ее постоянная рассудительность? Луша не вполне убедила Ивушкина, но продолжать топтаться у порога было неудобно, и они вошли. Луша — осторожно ступая, Ивушкин — нехотя переставляя ноги. И оказались в мило обставленной комнате. В комнате был постелен пушистый зеленый ковер, стояли мягко пружинящие, застланные ворсистым зеленым бархатом- а может, это был мох?
Она не привыкла к такой обстановке. В ее дворе, в стойле, было значительно проще. Развигор вылетел из комнаты, влетел обратно, поставил перед Ивушкиным два бокала и блюдо с ягодами. Но отборный, отборный, уж поверьте, очень высокого качества, вполне достойный. Так интересно все про вас узнать. Ивушкин из вежливости ел ягоды.
Есть в общем-то не хотелось. Луша аккуратно прихватывала с блюда овес, неспешно его пережевывала и рассказывала Развигору все их беды и приключения. Но иногда перебивал Лушу своими замечаниями, которые, казалось бы, никакого отношения к ее рассказу не имели. Они касались только самого Развигора, он не упускал случая, чтобы что-нибудь не сообщить о самом. Я тогда от одного только любопытства к новому становлюсь еще легче, еще прохладнее. Белый, легкий, то вдруг — розовый, расплывчатый, улыбчивый, прохладный, красивый.
Он самому себе очень нравился. И ему очень нравилось нравиться. А Развигор кивал и время от времени вставлял замечания, каждое начиналось со слов: Это наверняка дела птицы Гаганы. Она не очень-то добра. А под тем дубом растет трава улови-ветер. Это ее Гагана там посеяла. Добыла где-то за горами, за долами, принесла в клюве — и посеяла.
Мы-то с этой травой враги. Она никакому ветерку подуть не дает — ловит. И всякого, кто ни подойдет, ловит. И держит цепко — не вырвешься. Несимпатичная трава, ничего не скажешь. Ах уж эта Гагана! Клюв у нее, вы слыхали, медный, а когти — железные. Хотя и не трусили. Мол, обрати внимание на то, как он заботлив и мил. Погостите еще, прошу вас! Сейчас я вам покажу свой сад. Каких тут только не было деревьев! И самые обычные, известные Ивушкину, и те, которые он знал из книг, а были и такие, каких ни в книжках, ни в кино, ни по телевизору Ивушкин ни разу не видал.
Ей казалось, что все-таки Развигор поможет им перебраться через овраг, и поможет найти лосенка, и вообще, что он друг, и даже очень надежный. Она очень даже ошибалась. И надо было хорошенько слушать, когда умный Вихрений с самого начала предупреждал: Тогда бы они сразу его поняли.
Он был незлой, симпатичный, но такой неверный, такой ненадежный! Но они не прислушались. За это им пришлось пережить печальное разочарование.
Развигор только дунул, только дохнул легким, прохладным, душистым дыханием, и — пожалуйста — они снова оказались возле бездонного оврага. Ты же сказал… Вы же сказали… Ты обещал помочь. Это… это что… неправда? И действительно, тут же повеяло прохладой, Ивушкину показалось, что он мерзнет. Лушина грива разлетелась по ветру. Возникло такое чувство, будто разом настала осень. Это просто Развигор взвился в небо исчез.
Луша стояла понуро, молчала. Ивушкин тоже как-то не сразу пришел в. Но он был не так потрясен предательством Развигора, потому что тот ему чем-то сразу не понравился. Боюсь, никогда мы через этот овраг не перейдем. Я сделалась какая-то слабая.
Они долго молчали, и казалось, этому молчанию не будет конца. Как же им быть? Развигор обещал им помочь, так их уверил в своей дружбе… А теперь что? Вот снова стоят они над крутым склоном, совершенно беспомощные. И никакого моста и в помине нет, а там где-то пропадает маленький лосенок Люсик, и плачет, и волнуется, и ждет бедная его мать с переломанной ногой.
Мы с тобой, бояться не будем. Ивушкину при этих словах показалось, что в душе его страх перед оврагом отступает, а его место занимает злость на Развигора и желание не зависеть от такого неверного, ненадежного существа. И по мере того как исчезал страх, проступали очертания моста, точно он сам собой наводился через овраг. Вот одна легкая дощечка. А вот рядом — вторая. Вот увиделась и третья. Мостик стал ясно виден, как только ими овладели решимость и отвага.
А ну-ка, быстренько садись на меня верхом и зажмурься. У тебя от высоты может закружиться голова. Но Лушины копыта уже твердо и уверенно стучали по дощечкам. Они благополучно перебрались на другую сторону бездонного оврага. Деревья на этой стороне росли часто-часто. И был густым кустарник и подлесок. Солнечные лучи проникали сюда с трудом и казались тоненькими, редкими, косо натянутыми между небом и землей золотыми нитками.
Лунные и звездные лучи не проникали. Шелест этого леса был особенный, сначала раздавался просто шорох, и все, а потом из него, как деревья из тумана, начинали выступать слова, после они снова погружались в шорох и становились непонятными.
Потом звуки песенки стали затихать, слова забормотались и перешли в шелест листьев, а потом стали опять понемногу превращаться в слова, еще чуднее прежних:.
И потом снова песня перешла в шелест, и Луша с Ивушкиным почувствовали, что они не запомнили из этой песенки ни единого слова. Поля никакого не было, вокруг были одни только поющие деревья.
Рядом рос малюсенький невзрачный кустик. Поэтому Луша решилась обратиться к. Просто от тополя к тополю. Они выходят к темному полю. От них я про него и слыхал. Вот оттуда пахнет горьковато-сладковатым тополиным духом.
Последний тополь махнул веткой, указывая направление. Они в этом направлении и собрались идти, но только успели шагнуть, как вдруг точно кто-то мгновенно выключил солнце, и луну, и звезды, и сделалась кромешная слепая темнота. Вроде бы даже стало холодней. Вдали пробежало несколько огоньков. Но они ничего не осветили, и от них стало как-то тоскливо.
Ивушкин вспомнил, что говорила Светлина. Это, видно, и были блуждающие огни. Разве Луша и Ивушкин, отложив свои дела, отправились на поиски Люсика не со светлым чувством? Луч дрогнул, остановился, приблизился к земле и улегся спокойно, высветив дорогу, которая перерезала поле прямо поперек.
Ну, садись верхом, и поехали. Это был хороший, добрый луч, он в конце концов привел их туда, куда. И все в конце концов получилось неплохо. Казалось, темному полю не будет конца. Они все шли и шли, вернее, шла Луша, а Ивушкин сидел у нее на спине и вглядывался, вглядывался. Никогда в жизни не встречал он такой темнотищи. А потом кто-то зажег спичку. А тут — ну ничего, ничегошеньки не видно вокруг, точно совершенно ослеп.
Ивушкин так бы и решил, да глаза его все-таки различали луч, лежащий вдоль всей длины дороги. И вдруг луч света погас. Луша остановилась, точно у нее на каждой ноге было по хорошему тормозу и кто-то на них сразу сильно нажал.
И тут же впереди они увидели дубовую рощу. В небе опять, как и прежде, светили солнце, луна и звезды. Они закричали оба разом, потому что оба одновременно увидели за невысокой дубовой порослью огромный дубище.
Комель у него был такой широченный, что если бы Ивушкин и его друг Валька взялись бы за руки, а один из них взял бы Лушу за уздечку, а другой за хвост, все равно им бы этот дуб не обхватить, а если бы на помощь пришли бы еще и папа с мамой, так и то — сомнительно.
Крона дуба раскинулась над всем лесом, точно дуб разметал руки в желании всех защитить и загородить от ему одному известной опасности. Ивушкин иногда забывал, что в этой стране все живое — даже кустик, даже самая малая былинка — все умеют говорить. Они подошли к высоченному дубу и посмотрели вверх. Но спросить ни о чем не успели. Что-то захлестнуло им ноги, опутало, и они разом упали. Оба тут же попытались вскочить, но снова упали и в чем-то так запутались, что не могли и пошевелиться.
Луша дернулась, но опять не смогла выпутаться и встать и не знала, что ответить Ивушкину. Было очень неудобно и, прямо сказать, жутковато. Так это трава их так опутала? Ну, с травой-то уж они как-нибудь справятся! И я его ловлю. Луша пыталась освободиться, перекусывая стебли травы.
Потому что сразу же вырастали новые, и опутывали, и держали цепко. И они, значит, будут лежать здесь спутанные, пока не прилетит эта злая птица!
И они не успеют разыскать Люсика, и вообще, что ж это будет! Но разве ты не слышишь? Оно-то тебя и высушит, если ты их не распутаешь и не отпустишь. И они принесли с собой тик-так — тень времени. Ты рискуешь превратиться в сено. Тогда травяные путы начали ослабевать, ослабевать, крепкие стебли травы улови-ветер разошлись в стороны, и Ивушкин с Лушей смогли подняться.
Она чувствовала себя униженной. Подумать только — какая-то трава сумела повалить ее на землю и заставила лежать спутанной, а при этом трудно было сохранять достоинство. Она хотела отпустить по адресу травы еще что-то ироническое и уничтожающее, но вдруг до них долетел слабый голосок, который звал: За дубовым молодняком оказалась небольшая поляна. Вся она была покрыта белыми цветами, похожими на ветреницу, которая в Высокове цветет, едва стает снег.
А на этой поляне, опутанный сетью, сплетенной из крепкой болотной травы, лежал лосенок. Луша стала зубами раздирать крепчайшую сеть, Ивушкин ей, как мог, помогал, пытаясь распутывать узлы. До чего крепка была эта сеть!
Видно, Гагана ее сама сплела. Чего только не сплетешь, имея железные когти, медный клюв и жестокое сердце! Сеть с трудом начала поддаваться. Они так были заняты делом, что не заметили, как над ними нависла черная зловещая тень.
Со всех сторон ей отозвалось пугающее эхо. Возле Ивушкина сверкнули острые железные когти на вытянутых огромных лапах, зловещим пламенем полыхнул медный клюв. Она с налету впилась бы, наверное, Ивушкину в спину, но верная Луша успела ее оттолкнуть, и птица только дернула Лушу за гриву, отлетела, сделала над ними круг и снова устремилась к Ивушкину, Луша опять ее опередила, загородила мальчика от птицы и уже ждала, что острые когти вот сейчас разорвут ей бок. Она замерла, готовая проститься с жизнью, но только защитить Ивушкина.
Но сзади кто-то — ей не было видно кто — закричал:. И действительно, налетел порыв сильнейшего ветра. Луша едва удержалась на ногах.
На поляне стоял добрый, хороший Вихроний, а рядом с ним — Развигор, весь напрягшись, дул изо всех сил, и было видно, как ему, прохладному ветерку, трудно и несвойственно делаться ураганным ветром.
Развигор похвастался Вихронию, какое у него было смешное приключение с тикающим мальчиком и с лошадью и как они собрались к Гагане на поиски пропавшего лосенка. И добрый Вихроний в первый и скажем, потому что знаем в последний раз оставил волшебные ворота без присмотра и кинулся на помощь своим новым друзьям.
Он-то знал, чем может кончиться встреча с Гаганой. Он и Развигора притащил с собой, потому что ему одному было не одолеть зловещую птицу. Все вместе, торопясь, стали высвобождать из сети насмерть перепуганного лосенка. Он встал на ослабевшие ножки, еще не понимая, что он свободен, что ему больше не грозит эта страшная птица.
Что-то в этот момент маленькой иголочкой кольнуло Ивушкина. А как там его мама? Как там все дома? Развигор подлетел к Луше, но она смотрела куда-то вбок. Даже то, что он помог им прогнать страшную Гагану, Лушу с ним не примирило. Луша верила в надежную дружбу, в обещания, которые не нарушаются, в слова, которые и значат то, что они значат, а не фу-фу, сейчас так, а чуть погодя — этак. Гагана может прилететь обратно. Ему уже хотелось взвиться в небо, полетать свободно, повеселиться.
Он устал от серьезности. Подумать только пришлось быть ураганом! После такого дела ему нужен был отдых и развлечения. Попросите у него мак. И она нас научит, как сделать, чтобы меня тоже взяли в город.
И нам не надо будет расставаться. Расставаться — это очень грустно, вступил вдруг в разговор маленький Люсик. А папа и мама- это всегда папа и мама. Давай я поеду в город, а ты оставайся в Высокове ничьей лошадью и погибай.
В глубине души Ивушкин и сам это понимал. Только он никак не мог примириться с тем, что папа и мама, не поговорив с ним, все без него решили про Лушу. И так неправильно, так печально решили! Если вы пойдете опушкой дубовой рощи, то увидите там высокий пень. А от него — как ото всего здесь — две тени: Идите в том направлении, какое вам укажет тень от месяца. И дойдите вы до можжевеловой гряды. Там тянется полосой драчливый можжевеловый лес. Через него трудновато пройти, но вы постарайтесь.
За этим лесом как раз и живет Макосейка. А теперь- в путь. Люсик весело побежал рядом с Вихрением, Развигор махнул им рукой, улыбнулся, беззаботно взлетел в небо и тут же исчез из виду. А Луша и Ивушкин, еще раз поблагодарив доброго ежа Вихрония, пошли туда, куда он им указал. Как и за что хвалить — он не объяснил. Но дальше выяснилось, что это был добрый совет. Луша и Ивушкин шли опушкой дубовой рощи и вскоре действительно увидели высокий пень, который отбрасывал две тени: Они пошли туда, куда падала бледная лунная тень.
В дубовом мелколесье, по которому они шли, было тихо. Совсем молоденькие дубочки на опушке покачивали тоненькими веточками и только перебирали прозрачными листиками. По траве лунные зайчики убегали от солнечных, взбирались на нижние ветки, солнечные их настигали, солнечный свет перепутывался с лунным, и было это очень красиво. Откуда-то доносился нежный запах черемухи и медовый аромат цветущей липы.
Все в этой стране цвело одновременно, цвело всегда! Луша и Ивушкин шли в тишине, каждый думал о своем, каждый своим удивлением удивляясь тому, что с ними происходит. Но тишину неожиданно нарушили звуки какой-то возни, даже, может быть, драки, какие-то выкрики, кто-то будто бы кричал:.
И тут же дубнячок кончился, и они оказались перед сплошной полосой не очень высокого, но и не очень маленького, почти что в рост Ивушкина, можжевельника. Каждый можжевеловый куст размахивал колючими своими веточками, бодался с соседом.
Опасного в этих потасовках, конечно, ничего не. Но, согласитесь, и приятного мало — идти сквозь такой лес, где тебе будет попадать от чужих дурацких драк колючими ветками по чему попало. Никакая дорожка, никакая тропинка через эти дерущиеся можжевеловые заросли не вела. Надо было продираться сквозь можжевеловые заросли. Вряд ли был какой другой выход.
Если бы он существовал, Вихроний непременно бы сказал. Ивушкин взобрался на Лушину спину, и она мужественно двинулась вперед, грудью раздвигая ветки дерущихся можжевеловых кустов. Голые ноги Ивушкина тут же покрылись царапинами, и ему пришлось влезть на спину к Луше с ногами и, балансируя и рискуя упасть и ободраться как следует, ехать сидя на корточках, точно он исполнял какой-то цирковой номер на манеже.
Можжевеловый лес оказался нешироким, и вскоре они сквозь него продрались. Луша почти что и не поцарапалась. На опушке можжевельника обнаружилась тропинка, которая вела вдоль леса, а потом круто сворачивала и брала вправо. И бежала эта дорожка через маковое поле необычайной красоты. Уж на что красивыми были луга в Высокове, а такого ни Ивушкин, ни Луша никогда не видывали!
По одну сторону дорожки цвел алый мак. На тонких стеблях покачивались красные чаши с иссиня-черным узором на дне. И было этих цветов неведомо сколько — видимо-невидимо. Они то плавно кланялись, то распрямлялись, чему-то улыбались, чему-то беспрестанно радуясь. А по другую сторону цвел мак белый, и белые его чаши были с таким же узором по дну, и было их столько же, сколько и красных, и они так же приветливо кланялись и так же радостно улыбались.
Кроме маков, маков, бесконечных маков, ничего не было видно, и они двинулись по стежке — Ивушкин все еще верхом, правильно полагая, что раз уж тропинка протоптана, так кто-нибудь по ней да должен ходить. И тут же они увидели маленького бурого мишку, который занимался, по видимости, очень странным делом. Он наклонялся к деревянной кадке, из которой зачерпывал воду решетом и потом быстро разбрызгивал ее над вспаханной жирной землей. А сеять его надо вместе с веселыми капельками воды.
Я все очень даже хорошо могу делать. Но только меня надо хвалить. У меня все из лап валится, когда меня не хвалят. И все мне хорошо удается. И Макосейка опять весь заулыбался. И рот у него улыбается. И маленькие аккуратные ушки. И густая бурая шерсть. Он открыл маленький деревянный сундучок, который стоял тут же, возле кадки, и вынул оттуда две маковые головки. Только разве есть у вас вода из загорного колодца?
Они стали глядеть туда, куда показывал Макосейка. Но там ничего, кроме неба, не было, а по нему плыли белоснежные, хорошо отстиранные Нотей облака. Они снова пригляделись, им показалось, что одно облако вроде бы не двигается. Это и была белая гора.
И до белой горы они добрались по-нашему в одно мгновение. И это было очень удачно. Ивушкин открыл было рот, чтобы объяснить медведю, что такое время, но ничего убедительного ему не пришло в голову. В самом деле, а как скажешь? Время — это всегда тикающий будильник, у которого внутри сидит электрическая батарейка, время — это когда кончился длинный интересный день и уже надо ложиться спать, а спать совершенно не хочется.
Время — это то, что, по словам взрослых, все без конца теряют, а вот находить — никогда не находят. Однажды Ивушкин слышал, как папа сказал: Поэтому Ивушкин рот закрыл и объяснять ничего не. Конечно, ноги у них. Но ведь до горы, которая едва виднеется, сливаясь вдалеке с облаками, ногами как раз идти.
Ноги не заправишь бензином, не включишь зажигание, не нажмешь на акселератор! Луша послушно проделала всю эту гимнастику. А Ивушкин стоял и с удивлением смотрел на Лушу и ждал, что же от этого топанья то одной, то другой ногой произойдет. Не успел Ивушкин опустить левую ногу на землю и отпечатать на ней узорчатый след резиновой подошвы своих кед, как исчез из виду и симпатичный бурый Макосейка, и веселые, улыбающиеся поля красивейшего алого и белого мака.
Все это куда-то подевалось. И оказались они с Лушей у подножия не очень высокой горы, которая была вся покрыта кустами черемухи. Черемуха цвела таким буйным цветом, что гора казалась вспененной, как будто неведомый великан развел целую гору мыла и вот-вот начнет пускать в небеса огромные и прекрасные мыльные пузыри.
Точно кто-то только что разбил огромный флакон с хорошими духами. Валька уж точно скажет: Он всегда так говорит. Что это он, о чем думает! Точно не находятся они оба неведомо где, никому не видимые, для всех потерянные. Точно пасет он Лушу в селе Высокове на лугу за поскотиной. Вдруг их внимание привлек звук плещущейся воды. Где-то вода переливалась, тенькала, булькала, напевала.
Они обернулись на звук и увидели, что рядом с ними, ну, просто в двух шагах, находится низенький колодезный сруб, накрытый чистеньким, гладко обструганным дощатым щитом, а к щиту прибита деревянная ручка, чтоб удобнее открывать. Луша подошла, опустила голову в сруб.
Нет — ни Ивушкин рукой, ни Луша мордой дотянуться до воды не. И вдруг оба разом поняли, что у них ничего, ну прямо ничегошеньки нет, во что взять воду. Ни чашки, ни плошки, ни фляжки, ни консервной банки, ни даже чайной ложки. А подумал он, конечно, о том, что вода им просто до зарезу нужна что без нее им никогда не узнать, как им быть, и никогда домой не вернуться. А раз воду взять не во что, так и думать нечего, что все образуется.
А надо сесть на траву, прямо тут, возле белой горы, и пропасть в этом сладком вареньевом запахе черемухи. Ивушкину представился их дом и маленькая банька, которую мама топила по субботам и звала их с папой: Ну зачем, зачем, зачем надо было писать эту шипучую, змейскую диссертацию? А Луша вспомнила свое уютное стойло во дворе, и как Иван Филиппович, бывало, чистил ее щеткой, и было приятно и щекотно, и казалось, что хозяин ее любит и что хорошей и доброй жизни не будет конца.
Я с большим трудом вас отыскал. Никто не мог мне толком сказать, куда вы пошли. Я бы и не нашел, если бы не Вихроний. Он мне все рассказал. Но енот, которому надо было неотлучно быть при своей стирке, не дожидаясь их благодарности, вдруг так же неожиданно исчез, как и появился. Ивушкин улегся животом на край колодца.
Луша головой прижала его метнувшиеся в воздух ноги. Если бы не она, мог бы Ивушкин рухнуть в колодец! Теперь ведерко коснулось поверхности воды, легло набок, пустило по воде круги и стало погружаться в студеную веселую прохладу. Ивушкин потянул шнурок кверху. Сначала ведерко пошло легко, потом он ощутил его тяжесть, ухватился второй рукой, потом сполз на землю и поставил ведро.
Вода в ведре поплескалась, потом успокоилась. И тут настала для Ивушкина и Луши настоящая радость. С поверхности гладкого водяного зеркала глянуло на них молодое веселое девичье лицо. Оно все светилось доброй, ласковой улыбкой. Не было сомнений, что улыбка эта предназначалась именно.
Но Ивушкин даже никакой догадки не успел высказать, потому что девушка, а вернее, ее изображение в воде обратилось к ним:. Я не могу сказать вам, где. Я буду ждать вас в своем доме, а приведет вас ко мне веселый мак. А зернышко по земле покатится, бросайте второе. А потом — третье. И идите — глядите только на. После этих слов поверхность воды в ведерке погасла, как экран телевизора, когда кончились передачи.
Ивушкин разломал маковую головку, вынул зернышко и бросил его на землю, пристально на него глядя, боясь потерять из виду. Они двинулись вслед за. Зернышки весело бежали по земле, потом останавливались. Тогда Ивушкин кидал следующее. И оно вновь катилось. Куда они шли, трудно было себе представить, потому что зернышки были маленькие, глядеть на них надо было сосредоточенно. И вот уже побежало-покатилось последнее зернышко.
Оба подняли головы и оглянулись. Белые, доверчивые цветы покачивались на распахнутых ветвях и тихо напевали, едва слышно, едва различимо выводили какую-то ласковую мелодию. За яблоневым садом стоял маленький белый домик с зеленым крылечком и зелеными ставенками. С крылечка по зеленым ступенькам спускалась им навстречу сестра Летница. Платье на ней было белое, широкое, длинное.
И лицо у нее было белое, только на щеках румянец, и то неяркий, она улыбалась ласково и приветливо, и было в ней что-то такое, что сразу вызывало воспоминание о летнем деревенском утре, когда легкий туман плывет над озером, травы стоят в росе неподвижно, а на опушке леса проснулась лазоревка и звонкими капельками роняет свою песенку в траву.
И светает, светает, и встает из-за леса ясное, нежаркое, хорошо выспавшееся солнышко. В саду у сестры Летницы под яблонями стоял стол, а вокруг него четыре лавочки. Ивушкин и сестра Летница сели друг против друга. Луша встала рядом с Ивушкиным. На ваших лицах написана какая-то печаль. А печали быть не. Потому что вы оба — добрые и хорошие, и преданные друзья.
Ивушкин и Луша стали рассказывать сестре Летнице про свою беду, а она внимательно слушала и не перебивала, а только кивала головой иногда улыбалась доброй, ободряющей улыбкой. Они не понимают, что Луша — мой друг. И я не могу разобраться. Хоть все это неправильно. И не должно. Но Ивушкин сам слышал. А это значит не просто ничья, а еще и ненужная.
Хотел бы я знать, где Лушина! Им там в городе лошади не нужны. Как это не нужны? И вот что теперь делать? Ты можешь нам какнибудь помочь? Правда, маленькая беда с вами все-таки произошла….
И если ко всякому-всякому живому существу отнестись с добром только не притворяться, только по-настоящему! И если тебе вдруг покажется, что человек злой или делает плохо, ты сразу не сердись на него, не обвиняй. Это значит просто, что солнечный зайчик уж очень крепко заснул. Ты постарайся разбудить его и увидишь, как все будет хорошо! Ты подумал о них дурно. Ты даже решил от них убежать.
Ивушкин вдруг, пожалуй, в первый раз, подумал, что же он натворил! Ведь он даже ни о чем и не спросил ни маму, ни папу. И сбежал, и Лушу увел со двора.
Ему стало как-то душно дышать, и горячо лицу, и особенно ушам. Словом, ему стало стыдно. Он ощутил в глазах какое-то неудобство, и лицо его стало краснеть. Не знаю, может, он бы и заплакал, но сестра Летница встала со скамейки, подошла к нему и положила ему на голову свою мягкую, прохладную руку. Жар в лице и в ушах моментально остыл, глаза перестало щипать. Что-то теплое шевельнулось в нем, радостно запрыгало. Ему сразу же поверилось, что теперь-то уж все будет хорошо и что вообще с ним в жизни ничего плохого случиться не.
И Луша тоже сразу успокоилась и подумала: Но как же я, старая лошадь, могла подумать, что меня выкинут, как негодную ржавую борону? И Луше тоже показалось, что все обязательно хорошо кончится. Только она немного тревожилась, как же им поскорее вернуться назад в свое село Высоково, которое находится уж решительно неизвестно. Я знаю, что с вами ничего не случится плохого. Не понял я только, как же мы вернемся. Ведь мы здесь куда только не ходили — и через бездонный овраг, и за белую гору, и по маковым зернышкам….
Теперь-то уж все образуется. Сестра Летница махнула рукой, повела своим широким белым рукавом, и вдруг перед Лушей и Ивушкиным в памяти прошли все их странствия, но только в обратном порядке. Уж она об этом позаботится. И опять перед ними распахнулись неизвестно откуда взявшиеся двери, и они через них вышли, и двери исчезли. И они снова оказались в Синем лесу!
Посреди старого, ржавого обруча тихонько качался колокольчик. Вокруг синели полянки, заросшие вероникой. Вдалеке чей-то транзистор пропищал шесть. Домой они возвращались быстро и молча. Они еще не могли осознать, что все приключения кончились и что они идут домой и пока еще не знают, каким же образом сдержит свое обещание сестра Летница.
А может, ничего и не было? Может, им все примерещилось, придумалось, приснилось? Ивушкин поглядел на. Будильник показывал десять минут первого. Времени совсем не прошло! Они ведь ушли без четверти двенадцать! Пятнадцать минут до Синего леса, если идти медленно. Десять минут — если идти. Они с Лушей ушли без четверти двенадцать. Он это ясно помнит. Как же — там? А я обедом займусь, папа сегодня — не поздно. Только заведи Лушу в стойло, там прохладнее, а то ее тут мухи одолеют. Филь, да не стой ты столбом, времени у нас мало!
Только то, что мы до леса дошли и пришли обратно. Ивушкин сунул руку в карман, вытащил что-то и стал на него пристально смотреть. Это была маковая головка. Внутри зашелестели сухие зернышки. Первого сентября будильник с батарейкой внутри показывал восемь, когда папа, мама и мальчик с букетом вышли из дверей своей новой квартиры. Замок захлопнулся с веселым звоном, и они быстро сбежали по лестнице с третьего этажа. Много ребят с букетами и без букетов шли и бежали по широкому проспекту прямо к школе.
В это время ворота как раз открывались из них выезжала нет, вовсе и не машина, что естественно было бы ожидать в городе. Из них выезжала запряженная в телегу серая со светлыми пятнышками лошадь. На телегу были нагружены какие-то молодые кустики.
Книга: "Счастливо, Ивушкин!" - Ирина Токмакова. Купить книгу, читать рецензии | ISBN | Лабиринт
Ивушкин вспомнил, что говорила Светлина. Дело в том, что семья Ивушкиных переезжала обратно в город. Я все очень даже хорошо могу делать. Дерево с расщелиной само сбросило несколько крепких веток. Можжевеловый лес оказался нешироким, и вскоре они сквозь него продрались. Пожалуйста, зарегистрируйтесь или зайдите на сайт под своим именем.
Книга Счастливо, Ивушкин! Токмакова И.П. - купить книгу со скидкой в интернет-магазине Bookru | ISBN
Но ножниц, естественно, неоткуда было взять. А еще в этой семье жила лошадка по имени Лушу. Рядом с обгорелым осиновым пнём лежал вот уже второе лето и ржавел неизвестно кем и зачем принесённый обруч от бочки. Это ведь она сказала: Впрочем, тогда не получилось бы и сказки, которую пережили Ивушкин и Луша.
Хотя, может, и меньше, чем мама, потому что чувствует, что сын — мужчина, что просто так, ни с того ни с сего, не пропадет. И сбежал, и Лушу увел со двора. Просто по этому тиканью все будут узнавать, что вы нездешние, только и всего! Как всегда, всюду синели полянки, сплошь покрытые вероникой. Время — это то, что, по словам взрослых, все без конца теряют, а вот находить — никогда не находят. За этим лесом как раз и живет Макосейка.
5187 :: 5188 :: 5189 :: 5190 :: 5191 :: 5192